INTRODUCTION...

  Светлана Левченко

 искусствовед

"Незаконченное путешествие Белого Парохода"

...Сам художник называет свои листы “уникальной графикой” – в том смысле, что это не гравюра, не репродукционные, отпечатываемые с металлической пластины (офорт), с камня (литография), с деревянной плоскости (ксилография), с линолеума (линогравюра) оттиски на бумаге.

"Служба Времени" бум. соус 28 х 40 

Это не рисунки в чистом виде, это ближе к тому, что называют переходным, пограничным – между живописью и графикой – техниками к акварели и гуаши. Но Добыш не пользуется цветом – скорее обозначением цвета. Его техники – соус, бистр (сейчас почти не используемые, время их расцвета и применения – XVI-XVIII вв.) – краски тёмные, они делаются из древесной сажи и дают коричневый, чёрный и все оттенки этих цветов. Ещё в арсенале Добыша, как графика, воздух белого листа. И получаются изящные монохромные работы.

В некотором роде художник сам создаёт “обманки” : пером и кисточкой добивается впечатления офорта, акватинты, меццо-тинто (старинные техники гравюры на медной пластине, почти исчезнувшие к XIX в.). Все эти шероховатые поверхности, прихотливые узоры линий и чёрточек, вся эта бархотистость фактуры…

Современные художники любят обманы, видимости, подобия. Это всё называется сейчас модным словом “симулякры”. И наша обыденная жизнь в XX веке (не только жизнь в искусстве!) состоит в основном из проблемы различения видимости и подлинностей, ибо и то и другое любит рядиться в чужие одежды, меняться местами. Есть в этом карнавале что-то странное, если не сказать – страшное.

Итак, под видом графики репродукционной подаётся графика уникальная, т.е. существующая только в единственном экземпляре. Её нельзя тиражировать.

Впрочем, эту строгую стилизацию трудно сравнивать с симулякром: ведь свою уникальную графику Добыш стилизует под гравюру старинную: подражание репродукционной гравюре XVII-XVIII вв.

Но стилизация под старую технику, под “старинное” (классическое) искусство вообще, формальная стилизация, почти ушедшая ныне в небытие прекрасная кропотливая изощрённость, вдруг взрывается современным содержанием: деформация форм, изломы иронии. Всё не такое как в жизни, но всё узнаваемое. Бред? Галлюцинации? Сюрреализм?

“Ужель загедку разрешила, ужели слово найдено?” Да в этих листах много отсылок к сюрреализму, иногда просто откровенных цитат из Дали.

Но одним Дали всё не объяснишь. Фантазия, образность – ешё в стиле средневековых художников (как зачастую и композиции листов) и Босха. Во многих работах чувствуется пережитый опыт экспрессионизма.

Самое первое и бросающееся в глаза отличие от Дали: фигуратив полностью вытеснили предметы. Нет тел, лиц (лишь иногда маски). Второе отличие: работы не так просты и не так скандальны. В них нет “коллективного бессознательного”, певцом которого и был знаменитый художник и авантюрист. Работы Добыша не кричат, не орут. Здесь совсем  другой мир.

И нет психологического автоматизма – главного принципа сюрреалистов. Здесь подсознание фиксируется, но анализируется сознанием. Анализируется с помощью тех же самых “галлюцинаторных” предметов.

Помните, как боялись “подполья” ещё романтики: бедный Гойя, первооткрыватель всего этого – именно в графике! – помните предостерегал: “Сон разума рождает чудовищ”.

А современное искусство настолько освоилось с химерами воображения, что играет  сними, пытается их анализировать и даже – о Боже! – с их помощью пытается творить и мыслить.

Можно ли анализировать своё подсознание? Вопрос остался открытым ни психологи, ни художники на него не ответили пока. А вот можно ли мыслить с помощью образов подсознания? Это вопрос риторический для современного искусства, давно вооружившегося такими категориями как мысль, память, сон, словно художественными формами.

У Добыша есть достаточно устойчивый набор бредовых, галлюцинаторно-отстранённых вещей и предметов, которые в его “графическом театре” могут играть самые разные роли. Или его графику можно сопоставить с игрой в бисер – как она описана в романе Г.Гессе. Да, да, да, скорее, это не сюрреалистический, а магический театр.

Из серии Кругосветное Путешествие Белого Парохода
"Лунный полдень Стоунхенджа"  бум. соус   28 х 40

Я бы сказала. что Добыш выстраивает с помощью “отстранённых” форм как бы лирическое стихотворение в виде графического листа. Об этом говорят названия работ: “Час перистых облаков”, “Тоска медленных капель”, ”Лёгкий ночной бриз”… Кстати, названия, написаны пёрышком каллиграфическим (опять под старинный!) почерком на белом паспарту, органично включены в образ, создаваемый графическим листом, – примерно так, как названия в лирических стихотворениях.

Иногда листы собираются в серии: “Пластилиновая Империя”, “Народные гуляния”, “Кругосветное Путешествие Белого Парохода”. Получаются поэмы.Каждая работа серии имеет и своё название, значима и сама по себе, но является как бы главой поэмы.

Отдельные работы посвящены прежде всего проблеме времени и как бы иллюстрируют то медитативное состояние, при котором время как объективная категория переходит во время внутреннего состояния человека.

Пейзаж или натюрморт оказываются портретом душевного состояния. Этот трепет духовной жизни, который ощущается в работах, иногда заслоняется налётом книжной иронии, что присутствует и в названиях.

Типичный пример – “Психодалический пейзаж на тему фантазий Парацельса. Парабиоз №6”. (Психодалический – это от Дали?) А парабиоз – как рифма с Парацельсом? Вообще парабиоз – состояние переселения, перехода души и тел, редчайшее, феноменальнейшее явление, всего несколько случаев которого зафиксировано на сегодняшний день.

Некая наукообразность графических листов – почему бы и нет? Позволял же себе Томас Манн длиннейшие рассуждения о живой и неживой материи? А сколько у него, кстати, размышлений о времени! И как хороши у него эти чудесные куски!

Есть какое-то неуловимое сходство между филолого-философскими размышлениями (интродукциями – в смысле разработанных, законченных вставок внутри произведения) и графическим философствованием Евгения Добыша.

Спросите: как всё это возможно в русской современной провинции? Не слишком ли такое сопоставление – аж с Т. Манном? А почему бы и нет?

Любое внутреннее состояние, размышление , медитация – всё оказалось выраженным и одушевлённым с помощью домашних, обыденных, но “галлюцинаторно-отстранённых” и несколько дефомированных предметов. Арбуз в клетку, стена, картина- аквариум, февральский дождь, рыбный день – четверг – всё это получило возможность выразить человеческую тоску или радость, состояние философствования или состояние эйфории.

И потом вот этот страшный цикл о цене мировой гармонии – “Насильственное равновесие”. И эта “Метафизика Кровати”: мистерии сна, рождения, любви и смерти.

Да, из всего круга возникающих ассоциаций ассоциация с размышляющей, на всё отвечающей прозой Т.Манна оказывается самой устойчивой. Это одушевление, очеловечивание вещей в серии “Пластилиновая Империя”. О, эти метаморфозы жизни!

Серия “Народные гуляния”; тоска постмодернизма: нет возможности войти в фольклор, это замкнутый и почти сломанный мир. А когда-то он дал жизнь и всегда питал творчество М. Шагала, тоже писавшего в живописи и графике – лирические стихи. Иное время – иные стихи, иные образы. Ирония, скепсис. тоска. И лирика, лирика. Пусть даже это немного книжно – всё простительно за искренность и философствование в стиле Т.Манна.

Из серии Кругосветное Путешествие Белого Парохода
"Вечерний вид на Эйфелеву башню с края кукурузного поля"
бум. соус 28 х40

И , наконец, “Кругосветное Путешествие Белого Парохода”. Ты и мир – один на один. Путешествие пережитое в воображении, суть современного искусства, которое стремиться к переживанию произведения искусства как острого и опасного приключения. “Моду” на путешествия, предпринимаемые в мире фантазии и воображения, ввели французские поэты-символисты Ш. Бодлер (“Плавание”) и А.Рембо(“Пьяный корабль”). Но метафора жизни как опасного плавания родилась гораздо раньше. С тех пор, как человек научился плавать.

Уже в конце XIX века искусство перестало ходить по проторенным дорогам и пустилось в опасное плавание по морям экспериментов, где дороги могли привести как к невиданной удаче, так и к смерти.

Плавание героя Добыша – Белого Парохода – более комфортабельное и спокойное, чем у героя Рембо. Потому, что по натуре он не саморазрушитель, каких сейчас много, а созидатель и кабинетный учёный. Безграничный мир воображения, сквозь который увиден окружающий мир, раскладывается как сложный пасьянс и собирается медленно, тщательно, скрупулёзно. Воссоздаётся по крупицам, твориться заново.

Насколько счастливо это путешествие? Ответить можно будет лишь тогда, когда оно завершиться. А у Добыша оно только началось. В принципе итог всех этих странствий подвёл И.Бродский в своих “Пиллигримах”:

                  Мир останется лживым,                     

                  Мир останется вечным.

                  Может быть постижимым,

                  Но всё-таки бесконечным.

Так что такое графика Добыша? Игра? Да, игра. Праздник? Да, праздник! Несколько ироническое и лирическое по сути философское повествование? Искренняя исповедь почти как письмо другу – или шифр без ключа?

Всё это вместе и создаёт очарование графики Евгения Добыша на современном этапе. “Интродукция” его прекрасна. Остаётся ждать того, что следует за вступлением, введением, – основной части. Какой она будет основная часть его творчества?

                                              

.